Повести, рассказы - скачать книги или читать онлайн. Страница 43

«Корреспондент писал ложь, но ему казалось, он пишет правду». Слова, которыми с полным правом можно охарактеризовать журналистику времен диктатуры и цензорских рогаток. По ул. Артема, 24 в застойные времена находилась редакция одной из таких «компартийных» газет, где некоторое время работал автор. Перед нами проходят «типы» журналистов тех времен, которых сейчас бы назвали пропагандистами. Деградация и распад личности – неизбежный итог и расплата за постоянные вранье и конформизм.

Повесть написана в на старте нового ХХI века, но проблемы, затронутые в ней, актуальны и сегодня. Сентиментальные путешествия во времени и пространстве всегда предполагают исповедальные интонации. В центре повествования – лирический герой, познающий мир, человек своего поколения, над которым экспериментировала не столько природа, сколько советская власть. Впрочем, борьба с «совком» календарным срокам не подвластна. Во многом потому проблемы и конфликты, вычлененные автором, не потеряли своей актуальности.

«Жили-были «Дед» и «Баба» – роман известного писателя Владимира Кулебы – охватывает большой промежуток времени. Мы знакомимся с его героями в застойные времена, когда они, занимая ответственные посты в аппарате ЦК Компартии, чувствуют себя хозяевами жизни. А расстаемся – на пепелище майдана, который становится для них крушением стереотипов и иллюзий. Автор исследует причины деградации личности не только «Деда» (как звали в аппарате инструктора Валентина Дидуха) и «Бабы» (его коллеги Ивана Бабенко), но и многих других, кто волею судеб попал под каток горбачевской перестройки. Например, руководителя доперестроечной УССР (глава Щербицкий В. В.).

Убийца не оставил следов. Любовница убитого обращает внимание на то, что из квартиры исчез недавно приобретённый её другом щенок, и начинает собственное расследование. Вернувшись с работы, молодой муж обнаружил в ванной труп обнажённой жены без признаков насильственной смерти. Однако друг её юности подозревает, что женщина была укушена редким экземпляром ядовитой змеи, которую её муж специально выпустил из террариума. Эти и другие остросюжетные истории включены в данный сборник детективов.

Если уж непременно нужно искать «универсального писателя» в контексте бесконечных поисков «русской идеи», пожалуй, на сегодняшний день, никто не подходит на эту роль лучше Василия Шукшина.

В Грузии принято искать поэтичность. И она там есть, причем подлинная. А это большая редкость. На этой земле вечное просвечивает в повседневном, переплавляясь в красоту и стиль.

«Інструктор бентежиться, як пацан: словесна гра – то вже мій Вімблдон, моя подача з крутим підрізом, яку він годен хіба що провести очима, – таких м’ячів ловити явно не звик, і не варто вганяти хлопа в краску ні за що ні про що… Колись я полюбила Олега саме за те, як, мало не від першого знайомства, сміливо був ринувсь навперейми всім моїм подачам, показавши себе справді партнером, здатним витримувати темп, – заснидівши розумом на своїх однотипних ділових оборудках, він явно тішився, розминаючи затерплі в безрухові ділянки мозку, з наростаючою втіхою брав більшість моїх "м’ячів", а ті, котрі пропускав, відступаючись, викликали в нього безкорисливо-щирий захват, майже порив аплодувати, як у мене – споглядання з лавочки за грою інструктора: екстатичний, ледь не побожний подив перед виявом чистого артистизму, і під одну з таких хвилин Олега й прорвало на освідчення, досі пам’ятаю його заворожений погляд за-мить-до-того, – щойно перегодом виявилося, що то був чи не найспонтанніший учинок у його житті, загалом вельми жорстко спланованому й контрольованому, але тоді ми були ще по-справжньому щасливі… Чого Олегові не уйняти – це спортивної витривалости: зрештою, і в теніс він грає з дитинства…»

«Ти прийшла сюди глянути на собор, так? Ну то й дивися, і скінчили на тому. Так, можливо, отам попереду, де кінчається решітка, зостанеться тільки завернути за ріг, щоб собор постав перед очима – вибілений сонцем, із розчахнутим темним отвором дверей, що таїть у собі прохолоду, може, його видно було б і крізь огорожу, якби не зелень – масна, темна до синяви, вібрує кожним листочком у спекотному мареві…»

«Увімкнуто музичного автомата, й кав’ярню заповнив надсадний голос Даліди, що сповіщала цілому світові про своє нещасливе кохання. Забудь, думала дівчина, втупившися чоловікові у вилогу піджака. Забудь мій номер телефону, мій сміх, голос, і запах, і слова, що я тобі говорила, забудь вулиці й сквери, де ми ходили удвох, кав’ярні, де просиджували вечорами, і, о Господи, якщо Ти є, – поможи йому забути…»

«Как жутко и сладостно-весело находиться у самого края того кратера, где кипит и бурлит расплавленная лава, называемая человеческою жизнью. Перевесишься через край, заглянешь в бушующую стихию, и голова закружится.

«Я знаю, что такое отчаяние. Наследственность подготовила мне для него почву, люди разрыхлили и удобрили ее, а жизнь бросила смертельные семена, из коих годам к тридцати созрело черное душевное состояние, называемое отчаянием.

«Жил сапожник с женой и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни земли у него не было, и кормился он с семьею сапожной работой. Хлеб был дорогой, а работа дешевая, и что заработает, то и проест. Была у сапожника одна шуба с женой, да и та износилась в лохмотья; и второй год собирался сапожник купить овчин на новую шубу…»